Но Миранде не спалось, так как она беспокоилась о рослом агенте, Джеке Тарнболле, который определенно «охранял» ее тело. Он заботился о ней изо всех сил. А сил у него, черт побери, очень даже хватало! Во всяком случае, на все, что могла дать Миранда...

Она прошлась взглядом по горизонту впереди — и там снова было оно! Ну-ка, что за?.. Теперь Миранда какое-то время не видела ничего достойного внимания; ну, во всяком случае, ничего определенного. Никаких ветшающих балок, никаких прогоревших бойлеров, окисляющихся, превращаясь в ржаво-красный край, вообще никаких металлических частей, за исключением ярких стальных полос рельсов, тянущихся непосредственно спереди и сзади. А по обеим сторонам, волна за волной, мелкая, как песок, просеянная ржавчина.

Но теперь на ложном горизонте в виде торчавшей впереди дюны, стали видны три темных холмика или примерно конусовидных строения. Видимыми они сделались исключительно благодаря заходящему солнцу, обрисовавшему их размытые очертания спорадическими лучами серебристо-красного огня. И когда внезапно ставший двигаться с трудом поезд переключил передачу, атакуя подъем, строения эти, казалось, стали вырастать на глазах намного быстрей.

И все же Миранда смотрела, по-настоящему не видя их, так как искала взглядом нечто иное. Внимание его привлекли не холмики, а какая-то мимолетная штука, которая появлялась и пропадала чуть ли не быстрее, чем ее глазам удавалось зарегистрировать ее присутствие.

И что ты скажешь, не успела прийти в голову эта мысль... и вот опять!

Фонтан ржавчины, бьющий струей гейзер на фоне озаренного красным светом горизонта, может, в полумиле между гребнем той большой дюны и поездом. И еще один, и еще...

И тогда...

— Спенсер? — окликнула Миранда, но чересчур тихо. Джилл лежал, уткнувшись подбородком в грудь, и лишь чуть-чуть дернулся; голос Миранды заглушало нарастание громыхания поезда, когда тот взбирался на подъем. Она проползла по содрогающейся крыше, схватила Джилла за один из исцарапанных, потрепанных ботинков и дернула. — Спенсер, проснись. По-моему, что-то происходит.

— Э? — начал просыпаться он. — Что? А?

— Смотри, — показала Миранда.

Джилл посмотрел, увидел холмики и кое-как поднялся на ноги, чтобы улучшить обзор. Поскольку извержения ржавчины прекратились, то вполне естественно напрашивался вывод, что именно эти странные строения — похожие на огромные высящиеся термитники — и являлись единственным источником озабоченности Миранды. И конечно же, он сразу понял, что это такое: гнезда ржавчервей, памятные с того предыдущего визита. Но здесь?

Как же так получилось, что он не узнал ландшафт?

Поднялась Анжела, встала рядом с Джиллом, поняла, о чем именно он думает. Поняла, так как сама думала примерно о том же, что и он. Но пока он искал решения в каком-то фокусе со стороны синтезатора или иной программы, она уже пришла к куда более простому выводу. Все дело заключалось в ориентации.

— Спенсер, — обратилась она к нему, — поправь меня, если я ошибаюсь, но, когда мы были здесь в первый раз... разве солнце не заходило между гнезд?

— Ты права! — охнул он. — Оно заходило между ними, заставило их светиться и сделало видимыми. Но на этот раз оно заходит сильно в стороне. Следовательно: это определенно иной поезд, и едет он по иному пути!

Должно быть, тут проложена целая сеть железнодорожных путей. Мы вновь вошли в программу не только в иное время, но и в ином месте.

— Гнезда? — схватила Джилла за локоть Миранда. — Ты имеешь в виду гнезда ржавчервей? А что означают те струйки, которые я видела?..

— Где? — Джилл сразу же повернулся к ней, проследил за ее взглядом, когда она показала дрожащей рукой. Идеально вовремя: не далее чем в сотне ярдов от добиравшегося сейчас до гребня большой дюны поезда взметнулся на двадцать футов гейзер ржавчины. Когда поезд добрался до гребня и рельсы снова легли ровно, то эта странно разумная машина со скрежетом выпустила из борта раздвижной перископ, чтобы обозреть лежащую впереди местность.

И через несколько долгих мгновений (во время которых все члены команды считали, что слышат, как поезд думает, если не что он думает), со скребущим по нервам визгом несмазанных металлических частей, перископ снова убрался, а канавка вязко зажурчала. Масло сливалось в воронку, которая находилась на заднем конце грузовой платформы.

— У нас появилось общество! — позвал Джордж, показывая вниз и вдаль на окисленную поверхность ржавой пустыни, где в каких-нибудь пятидесяти ярдах по правому борту что-то создавало совершенно новую дюну. Двигаясь параллельно рельсам и держась вровень с поездом, кротовина из ржавчины выталкивалась снизу наверх по прямой, как по линейке, линии, которая быстро превращалась в длинную борозду. Прямо у них на глазах что-то прокладывало в ржавчине туннель со скоростью от пятнадцати до двадцати миль в час. И примерно через каждые пятьдесят ярдов невидимый землерой останавливался и, словно фонтанирующий кашалот, выпускал гейзер ржавчины, мелкие частицы которой плавали в воздухе, будто пена, прежде, чем улечься.

— Ржавчервь! — определил Джилл. — Вот сейчас вы и увидите, зачем нужно масло. У него двойное назначение: смазка для двигателя и репеллент для червей.

И словно услышав его, поезд начал разбрызгивать масло из системы пульверизаторов, которая находилась у колес. Мелкий вонючий туман, превращавший рельсы и шпалы в блестяще-черные и впитывающийся в ржавчину, затемняя местность на пятнадцать, а то и больше футов от железнодорожного пути.

Набирая скорость на легком уклоне, поезд больше не напрягался. Он переключился на другую передачу, и ржавчервь стал медленно, но верно, отставать. Когда они оторвались, тот прекратил погоню, толкнул морду вверх и выбрался на поверхность. И тогда...

— Господи, Боже милостивый! — Джордж прошептал эти слова, словно молитву, временно забыв про собственный кошмар перед лицом новой угрозы. — А я-то считал твой доклад преувеличением!

— Я тоже, — Миранда так и села.

А Фред сказал:

— Когда я думаю о червях, то они мне представляются маленькими влажными извивающимися созданиями, которых едят птицы. Но не очень-то мне бы хотелось увидеть птичку, способную съесть этого ублюдка.

Червь представлял собой раздвижную змею из тускло-серого металла в семьдесят пять футов длиной и пять — толщиной. Верхняя половина его головы выглядела плоской, сужающейся, тупой, узкой мордой с установленными позади капюшона с защитной решеткой глазами, похожими на нашлемные шахтерские фонари.

Под мордой имелся большой откидной ковш, словно пасть гигантской акулы. Внутри этого ковша яркие зигзаги электрической энергии создавали между челюстями занавес из «зубов».

— Но нам ничего не грозит, пока не иссякнет масло, — попытался успокоить всех Джилл, хотя его никто и не спрашивал.

— Нет, — не согласилась с ним Анжела, — я в этом не уверена.

Все посмотрели туда же, куда и она.

Рельсы изгибались, сворачивая в сторону от гнезд.

Но прямо впереди, где металлические ленты петляли между конусами более крутых и высоких дюн...

На рельсы осыпалась куча ржавчины!

Настоящая стена ржавчины, огромный барьер из ржавчины, слишком большой, чтобы сумел прорваться поезд. И хотя он явно показывал себя «чувствующим» в отношении опасностей, но на этот раз локомотив, похоже, не распознал угрозы. Он по-прежнему набирал скорость. И выдал из свистка на вертикальной трубе в углу крыши серию пронзительных и, наверное, отчаянных «ту-ту!»

— Ближе к гнездам нам вообще не подъехать, — крикнул Джилл. — Пора сходить.

— Ты, наверное, спятил? — не мог поверить такому обороту событий Джордж Уэйт. — Нам же осталось секунд пятнадцать, прежде чем мы врежемся, а ты говоришь — нам слезать здесь?

— Нет, — покачал головой Джилл, — я не спятил, а просто уже имею опыт. Эта ржавчина — мелкая, как тальк, и, помнится мне, я ничего не говорил о слезании. И осталось всего десять секунд, а не пятнадцать. — Взяв на руки Барни, он провел языком по сухим как трут губам и кивнул Анжеле. — Опять как в тот раз.