При росте где-то в пять футов одиннадцать дюймов Спенсер Джилл был дюйма на два пониже Уэйта, но гораздо массивнее. И при тридцатисемилетнем возрасте он был на три года старше министра. Джилл, однако, выглядел на сорок с лишним (редкая болезнь крови — ныне четыре года как в состоянии ремиссии и, надо надеяться, исчезнувшая навсегда — успела состарить его организм). За слегка изогнутыми чувственными губами прятались ровные белые зубы, нос — прямой и узкий, высокий лоб, бледная кожа (следствие болезни), песочного цвета волосы с вкраплениями седины. Непроницаемые глаза, способные быть в какой-то миг зелеными, а в следующий — уже серыми. В целом, в его внешности усматривалось что-то загадочное. Что едва ли могло удивлять.

Девятнадцать лет назад к нему, еще юнцу, пришла известность: в нем признали новый феномен, квантовый скачок природы, старающейся не отстать от науки.

Джилл «понимал» машины. Его прадед по отцовской линии был инженером, и это казалось единственной причиной того фокуса, что сотворили с ним гены. Хотя, чем бы там ни занимался его прадед, вряд ли это могло объяснить феноменальные способности Спенсера.

«В наш век компьютеров, — писал один эксплуатирующий сенсации журналист, — обязательно должны быть умы, подобные компьютерам! У этого юноши ум именно такого рода». Журналист, естественно, напутал: мозг Спенсера Джилла был вовсе не таким. Скорее, юноша понимал компьютеры, да и все другие виды машин, «слушая» и чувствуя их. В восемнадцатилетнем возрасте он обратил на себя всеобщее внимание, описав мобайлы и механизмы Хита Робинсона [3]  и назвав их при этом «бездушными монстрами Франкенштейна». Он не понимал их, потому что они сами не могли себя понять.

— Будь они людьми, — заявил тогда Спенсер, — они были бы идиотами...

На замечание Джилла насчет «плейбоя» Уэйт ответил, в общем-то, искренней улыбкой и сказал:

— Когда я был молодым субальтерном [4] , мне пришлось пройти курс САС [5] , который я, конечно, провалил. Чересчур физическая работа! Но знаешь ли ты, что офицеры САС не носят никаких знаков различия? А их подчиненные обычно не отдают им честь? Это действительно так. А ты догадываешься почему?

Джилл кивнул:

— Такие формальности только помогут определить их в качестве мишеней. А при службе их профиля кому это нужно? Они и без всякой рекламы достаточно выделяются.

— Мир дипломатии во многом такой же, — уведомил его Уэйт, но воздержался от дальнейших комментариев на данную тему. Открыв задвижку ворот и распахнув их, он заметил:

— Четыре года назад, пока ты был занят тем делом Дома Дверей в Шотландии, я работал в Москве военным атташе... э-э... фактически в разведке. Находясь в бывшем СССР, я, конечно же, был не в курсе многих событий. Но вторжение пришельцев не так-то просто сохранить в тайне, надо смотреть фактам в лицо: об этом узнал весь мир! Во всяком случае, когда я переместился в министерство обороны, в наш собственный, довольно особый отдел, твой... э-э-э... высшей степени драматический доклад стал для меня весьма увлекательным чтением. В более недавнее время, даже совсем недавно, мне поручили снова взглянуть на это дело: углубленно изучить все досье, для двойной гарантии, что из него больше ничего невозможно извлечь, понимаешь меня?

Джилл снова ощутил тот же холодок, пробежавший по коже, и спросил, когда они направились к вертолету:

— Насколько недавно? Я имею в виду, когда тебе это поручили?

— Ровно тридцать шесть часов назад, — ответил министр, бросив на Джилла искоса то ли любопытный, то ли оценивающий взгляд. — И я полагаю вполне естественным, что на меня произвела сильное впечатление роль моего предшественника — э-э-э... Эвида Андерсона? — в тех предыдущих событиях. Или если не его роль, то, определенно, его последующий упадок.

Джилл кивнул и, пытаясь не поморщиться, поинтересовался:

— Как там у него дела?

Одновременно он гадал, с чего бы это Уэйту так озаботиться «закатом» Андерсона? Министр был не из тех, кто лишний раз побеспокоится заниматься чьими-то проблемами, кроме своих, разумеется.

— На самом-то деле совсем неплохо, — кивнул Уэйт. — Да, самое худшее он, кажется, преодолел... — Затем он вздохнул. — Для министерства от него, конечно, больше толку никакого, и поэтому его отправили на пенсию. У него, как я слышал, приятный коттеджик где-то в Корнуолле...

Джилл снова принялся покусывать губу. В некотором смысле, он всегда чувствовал себя ответственным за пережитый Андерсоном душевный надлом. Несомненно, он посчитал этого человека более сильным, чем тот оказался на самом-то деле.

— И потому, — продолжал Уэйт, — поскольку любые дополнительные сведения от Андерсона имеют тенденцию быть — ну, знаешь, не внушающими доверия, — то остаешься только ты. Ну и, конечно, мистер Джек Тарнболл. И... — Он умолк и покосился на собеседника.

— И? — резко бросил Джилл. Уэйт начинал действовать ему на нервы. Ну почему этот самодовольный маленький засранец не может просто сказать ему, что про исходит? Ладно, поиграем в «угадайку». Спенсер обуздал свое раздражение и стал терпеливо ждать.

— И Анжела, — закончил Уэйт, изобразив на лице удивленное выражение. — Анжела Денхольм. Э-э-э, я коснулся обнаженного нерва или чего-то в этом роде?

— Или чего-то в этом роде, — крякнул Джилл и сменил тему. — Куда мы летим?

— На инструктаж, — ответил Уэйт. — И инструктировать тебя предстоит мне. А самое удобное место для этого — идеальное уединение вертолета, который следует к твоему дому на острове Хейлинг-Айленд. Таким образом, мы не потеряем ни минуты времени.

— Сказывается твоя подготовка в разведке? — внезапно спросил Джилл.

— Э-э-э? — на этот раз Уэйт удивился искренне.

— Ты не можешь выложить напрямик? — уточнил Джилл. — Думаешь, нас могут подслушать... как там, по-вашему, «подсадить жучка»? На этом открытом аэродроме посреди сельской местности во многих милях от чего угодно?! — Он невесело усмехнулся. — Думаю, пора тебе : начинать рассказ, пока я не отказался тебя слушать, Джордж. Что здесь происходит?

— В «вертушке», — повторил министр, сохраняя спокойный и невозмутимый вид, и низко пригнулся, проходя под медленно вращающимися винтами. — Я все тебе расскажу в вертолете. Во всяком случае, все, что сам знаю, и буду ожидать того же от тебя. — Взгляд мальчишеских глаз Уэйта сделался очень острым, когда он, поднявшись по алюминиевой лесенке, обернулся, чтобы подать Джиллу руку, которую тот резко отверг. — Да, и кстати, — Уэйт пожал плечами, будто отмахиваясь от неприятного настроя Джилла. — Я еще не упомянул, что у тебя есть один безумный друг, который хочет быть в этом деле вместе с тобой!

— Хочет быть в этом деле... — начал было Джилл, но увидел, кто сидит в вертолете, и закончил фразу совсем иначе:

— Что?!

«Безумный друг» оказался не кем иным, как Джеком Тарнболлом. И теперь тот холодок вернулся всерьез...

— Как мне представляется, мы все преодолевали пережитое по-разному, — сказал Тарнболл, когда они поднялись в воздух. Сказал он это в ответ на вопросы Джилла о том, как он жил, чем занимался, и так далее; но слова его служили также оправданием того, как он выглядел, а видик был еще тот. — Я преодолевал его с помощью спиртного, — объяснил он, пожав плечами. — Явно неверное решение. В итоге я «подсел» на алкоголь!

— На тебя это совсем не похоже. В смысле, я ошибся насчет Андерсона — мне думалось, что с ним будет все в порядке, — но ты-то ведь совсем из другого теста. Спиртное? Вся наркота, какую ты перевидал в жизни, тебя не затронула, а Дом Дверей превратил тебя в алкоголика?! — покачал головой Джилл, с сожалением видя, что на деле именно так все и произошло.

Шестифутовый Джек Тарнболл был узок в бедрах, широк в плечах и напоминал настоящую торпеду. Голова крепко сидела на короткой шее. Гриву длинных, .зачесанных назад угольно-черных волос скрепляла серебряная заколка — не признак щегольства, а просто способ не давать им спадать на глаза. А глаза эти с тяжелыми веками отливали голубизной, когда вспыхивали улыбкой или расширялись от удивления. Однако такие улыбки появлялись редко, в то время как морщины на лбу были многочисленными и глубоко врезавшимися. Он, казалось, всегда оставался настороже — тут повлияла, как правильно полагал Джилл, его подготовка по части охраны свидетелей. Его большие, грубоватые руки отличались крайней силой, а также большой быстротой и гибкостью.